Музыканты, блин. Что я соседям скажу?
Они сыграли и провыли мне «Oh, Susanna», «Му Bonnie», «Amazing Grace» и еще какую-то мелодию из арсенала начинающего гармошечника, название которой я забыла. Закончился маленький ночной концерт торжественным исполнением гимна Советского Союза, причем если предыдущие песенки моя собака слышала, когда я старательно пыталась надуть их сама, то откуда она знает мелодию гимна, я ума не приложу.
— Браво, — сказала я, посвящая это больше тому, что соседи так и не начали ни выламывать мою хлипкую дверь, ни даже гневно стучать в стены.
— Ну ты чего? — вдруг грустно спросил он, откладывая гармошку и присаживаясь за стол. — Чего ты?
— Ничего.
— А почему ты в меня больше не веришь?
Я не смогла честно ответить ему на этот, в сущности, простой вопрос. Отчасти оттого, что говорить такое, смотря при этом ему в глаза, достаточно глупо, отчасти оттого, что и сама до конца не понимала — почему. Так получилось.
— Так получилось, — сказала я и подумала, что более идиотского ответа он, наверное, и не слышал никогда. Ща-ас как обидится.
Но он не обиделся, улыбнулся ласково.
— Дурында, — сказал и потянулся за чайником.
Я кивнула. Дурында, чего уж там.
Он налил нам остывшего чаю, положил в свою чашку сразу восемь цилиндриков сахара (четыре оранжевых, три зеленых и один желтый), взял два куска торта — один себе, другой отдал собаке.
— Извини, — сказала я.
— Да ладно, чего там, — отмахнулся он, жуя. — Я же понимаю. Я поэтому и пришел.
— А? — глупым голосом сказала я.
— Ага, — вздохнул он, а больше ничего не добавил.
Но я, кажется, поняла.
Через пять минут он встал с табуретки, стряхнул на сопящую от счастья собаку крошки, потянул на себя пакет (в нем снова раздалось дзиньканье и бульканье), сказал:
— Ладно, я пошел. Пора мне.
— Не уходи, — попросила я. — Не уходи.
— Надо. Не сердись, — сказал он. — Не сердись.
Уже на пороге, когда он обувался, я спросила:
— Можно задать тебе один вопрос?
— Валяй, — разрешил он, завязывая бантиком шнурок на левом ботинке.
— Что у тебя в пакете?
Он глянул на меня исподлобья, усмехнулся.
— Да вот, — ответил, — тут у вас в седьмом доме чувак живет. Бизнесмен. Через час решит покончить с собой. А он ничего, кроме коньяка, не потребляет, понимаешь?
Я кивнула.
Я понимаю.
Он выпрямился, притопнул ногами, проверяя крепость шнурков, поцеловал собаку, которая уже к этому моменту сидела на попе, внимательно наблюдая за его руками. Повозившись с замком (он у меня заедает, а починить руки никак не дойдут), открыл дверь, вышел на лестничную площадку. Подмигнул мне через плечо и начал спускаться по лестнице, тихонько насвистывая гимн Советского Союза.
Я немного постояла слушая, затем закрыла дверь и пошла на кухню мыть посуду.
Имбирный чай
(Рецепт от макса Фрая)
Имбирным чаем не грех угостить даже бога, если уж он к вам пришел. Особенно если это случилось в дождливом ноябре. В наших широтах даже боги по осени зябнут.
Свежий корень имбиря очистить от кожуры, натереть на крупной терке, бросить в закипающую воду (примерно один большой или два мелких корешка на литр воды; если вы любите острые приправы, число корешков можно увеличить вдвое, вам понравится) и варить на очень медленном огне примерно пять минут. Снять с огня, слегка остудить (вот буквально несколько секунд подождать, этого достаточно). После этого можно залить имбирной водой черный чай, заранее помещенный в предварительно прогретый заварочный чайник, а можно бросить чайные листья в имбирную воду — если вы варили ее не в кастрюле, а в огнеупорном чайнике.
Зеленый чай заваривать имбирной водой не стоит. Мы пробовали, невкусно получается.
Зато — сюрприз, сюрприз! — можно обойтись вовсе без чая. Я хочу сказать, что эта самая имбирная вода сама по себе прекрасный напиток. Особенно если пить ее вприкуску с медом.
И конечно, разливать имбирный чай придется через ситечко. Если этого не сделать, чаепитие превратится в увлекательную охоту за имбирными волокнами, не факт, что это понравится богу, который, не сомневаюсь, уже стоит на вашем пороге.
Юлия Бурмистрова
Виргиния Министрова, дождь, сахар и половинка хлеба
Виргиния Министрова стояла у подъезда, смотрела на дождь и думала.
Думала о зонтике, который висит в прихожей на подсвечнике, и о том, что он, наверное, обидится, потому что ему не дали сегодня расправить крылья, и в следующий раз снова забудется в отместку.
Потом подумала еще о разных глупостях и шагнула под дождь.
— Жаль, что я не сахарная, — думала Виргиния, шлепая по лужам. — Если бы я была сахарная, я бы сейчас медленно таяла и смешалась с ручейками, а бездомные кошки лакали бы ручейки и дивились тому, что они сладкие. Если бы я была сахарная, то все симпатичные автолюбители предлагали бы меня подвезти, а сами тайно вдыхали мой сахарный аромат. Если бы я была сахарная, то тогда у меня была бы совершенно другая жизнь — горячая и сладкая, как чай.
Виргиния так расстроилась, что она не сахарная, что решила тут же придумать, почему хорошо не быть сахарной.
— Если бы я была сахарная, то ко мне прилипали бы всякие мухи и другие нехорошие люди. Если бы я была сахарная, то приходилось бы все время есть одни соленые огурцы, чтобы поддерживать себя в форме. Если бы я была сахарная, то не смогла бы купаться в море, а я так люблю купаться в море. Да и вообще, не все же любят сахар.
И тут Виргиния поняла, что на самом деле не важно, сахарная она или нет, а главное то, что она сегодня еще ничего не ела.
Она стала придумывать, как вернется домой и какие вкусные вещи себе приготовит — и с сахаром, и без. И съест. Все сразу. И запьет горячим сладким чаем.
И она решила зайти купить хлеба.
— Мне, пожалуйста, половинку черного, — сказала Виргиния продавщице и протянула на ладошке монетки.
Продавщица равнодушно дала хлеб и так же равнодушно сгребла монетки: «Следующий».
— А мне, пожалуйста, — произнес приятный мужской голос, — вторую половинку.
Виргиния улыбнулась, но поворачиваться, чтобы посмотреть, кто купил вторую половинку ее хлеба, не стала. И вышла на улицу.
Виргиния стояла у подъезда магазина, смотрела на дождь и думала.
— Давайте я вас провожу под своим зонтиком, — раздался все тот же приятный мужской голос.
— Меня? — переспросила Виргиния и опять решила не поворачиваться.
— Вы, конечно, не сахарная, но я просто обязан проводить свою половинку хлеба домой.
— Вашу? — опять переспросила Виргиния и улыбнулась.
Они шлепали по лужам, неся каждый свою половинку хлеба, и болтали о разном.
Совершенно забыв раскрыть зонтик.
Самый лучший рецепт
Виргиния Министрова больше всего на свете любила хороший чай. Но никак не могла определиться, какой именно чай будет самым любимым. Единственное, что она знала определенно, — чай должен быть китайским. Во-первых, это родина чая, а во-вторых, Виргинии очень нравились иероглифы на упаковках. Они напоминали ей детство, когда она записывала-зарисовывала все, что с ней происходило, непонятными рисунками-каракулями. Первый иероглиф, который она научилась читать, было слово «доверие» — он изображался в виде младенца в когтях орла. Виргинии показалось невероятно трогательным записывать слова и мысли в виде образов, так что она без оглядки доверилась всему китайскому. А тем, кто возражал ей, что «мейд ин чайна» плохое и некачественное, отвечала, что «мейд ин чайна» отличается от «чжун го дэ» также, как отличается «Мадонна» на марке от «Мадонны» в Лувре.
Виргиния Министрова с гордостью и чувством собственного достоинства говорила: «Да, я люблю только китайский чай», поворачивалась спиной и входила с высоко поднятой головой в китайскую чайную лавку. Но как только за ней захлопывалась дверь, она превращалась в растерянного ребенка, которому дали самому сделать выбор между вкусным и мягким. Она топталась около чайных полок, вдыхала ароматы, аккуратно трогала кончиком пальца чайные листики и вздыхала в невозможности выбрать свой чай.
— Ты слышишь, — произнес вдруг кто-то на плохом русском языке.
— Что я слышу? — удивленно переспросила Виргиния, не поворачиваясь.
— Ты слышишь чай, такой самый лучший тебе, — опять произнес неизвестный. — А так есть ты слышать все чай, то главный тебе не лист, а ваше прогулка.
— Ох, — сказала Виргиния, — вы так красиво говорите, но совершенно непонятно.
— Идти сюда, я показывать. Вместе путешествуем, да? Тебе можно. — Незнакомец взял ее за руку, и только тут Виргиния повернулась и увидела, что около нее стоит маленький седой китаец с бородой и большими бровями. Виргиния кивнула, и китаец повел ее за прилавок, где оказалась небольшая дверка, которую Виргиния раньше не видела.
Дверка вела в небольшую комнату без мебели — в центре лежала циновка, на которой были разбросаны подушки. Еще там были чайники, чашечки и какие-то неизвестные предметы.
— Сидеть угодно, я провожать, — сказал китаец и жестом показал, что можно сесть. Виргиния сняла туфельки и скромно присела на краешек циновки. А китаец начал неторопливо, но все равно быстро что-то переставлять, передвигать и наконец тоже сел напротив Виргинии.
— Чай разный. Весна или зима, радость или печаль, утро или ночь — всегда разный чай, — начал рассказывать китаец. — Можно чайник, можно чашка, можно хоть в банка. Варить или лить горячий вода, — это глупости, хе-хе. Многие думать, это важно, и делать много действий, водить рукой или платить много деньги, чтобы другой водил рука. Если тебе не лечить себя, то чай разный, любой и действия любой. Если лечить — тогда важно чай. Черный пуэр согревать, давать сил и не спать, когда много съел, лечить. Белый бай мудань — для поэзия и весна, когда душа лечить. Желтый цзюньшань иньчжень — страх лечить. Красный дянь хун — после много водка лечить. Зеленый — все лечить. Но каждый день нет что лечить, поэтому каждый день любой.
Виргиния завороженно слушала и незаметно для себя устроилась удобней на циновке.
— Самый лучший рецепт чай — это ваше путешествия с чай. Действительность так, что все, что я говорить про лечить, тоже ерунда. Если ты путешествуешь с чай, то он сам знать, что лечить, надо ли. Главное не как и какой, главное ты сама.
— А как, как путешествовать с чай? — не выдержала Виргиния.
— Вот так. — Китаец протянул Виргинии небольшую чашку чая, которую успел приготовить, пока рассказывал. — Просто помолчи. Если ты не путешествовал с чай, то первый раз можно закрыть глаз.
Виргиния взяла чашку чая, поднесла к губам, сделала первый глоток и закрыла глаза. Сначала она ничего не почувствовала, поспешила сделать второй глоток — и опять ничего не почувствовала.
— И не думать, — услышала она голос китайца.
— Спасибо, — сказала Виргиния, когда они спустя час вернулись из комнатки обратно в магазин. — Это было
хорошее путешествие. Пожалуй, я куплю… пуэр, который «когда много съел лечить».
И Виргиния по-детски смущенно улыбнулась.
Вернувшись домой, она записала в своем дневнике: «Сегодня я узнала самый лучший рецепт чая. надо взять любой хороший чай и заварить его. А потом просто помолчать».
Запись заканчивалась четырьмя иероглифами. Виргиния не могла понять, как она их записала, но она точно знала, что они обозначают: «На пути все происходит само собой».